стихи и спел их ей на старинный мотив. Она сказала: "Мой поэт, если бы даже я лежала на смертном одре, твои песни возродили бы меня к жизни". Вот пример, насколько любят девушки кружить головы юношам преувеличенными похвалами. Они делают это просто из удовольствия доставлять удовольствие".
Эта краткая романтическая история, хоть и была, по сути, не больше чем невинная близость, оставила в душе Рабиндраната нестираемый след. Рабиндранат запомнил Ану на всю жизнь — это видно по многим упоминаниям о ней в зрелые годы, всегда исполненным нежности и уважения. Вот что пишет он в поздних своих воспоминаниях "Мои детские годы" — в них он менее скрытен, чем в автобиографии, написанной несколькими десятилетиями раньше:
"Иногда к нам на баньян залетали необычные птицы, невиданные в Калькутте. Они улетали прочь прежде, чем я научался распознавать движения их крыльев, но они приносили с собою странную прекрасную музыку из родных мест, где-то глубоко в джунглях. Так на пути нашего странствия по жизни бывает, что какой-то ангел из дальних невиданных краев пересекает наш путь, говорит с нами на языке своей собственной души и увеличивает владения нашего сердца. Эта пришелица является незваной, и когда в конце концов мы призываем ее — ее уже нет с нами. Но, уходя, она оставляет на унылой канве нашей жизни узор расшитых цветов, и с той поры дни и ночи наши обогащены ее подарком".
4. Юность
20 сентября 1878 года Рабиндра и его старший брат Шотендронат отплыли в Англию на борту парохода "Пуна". Рабиндра покидал Индию с тяжелым сердцем — ведь на берегу оставалась прелестная Ана, а дома в Калькутте — невестка Кадамбори, которая была для него и матерью и подругой. Он оставлял за спиной все, что было ему дорого. Впереди его ждали не девственные леса и плодородные равнины, а перспектива снова оказаться на "фабрике обучения".
На наше счастье, он оставил исчерпывающие сведения об этой поездке, сначала в письмах, которые он писал домой (они печатались с продолжением в "Бхароти"), а гораздо позже — в автобиографии. Письма интересны для нас, потому что передают поток первых, свежих впечатлений. В "Воспоминаниях" он даже сожалеет о них. "В недобрый час мне пришло на ум писать письма моим родным и в "Бхароти". Теперь я уже не в силах отозвать их обратно, а ведь в них ничего нет, кроме всплеска юношеского хвастовства. В том возрасте ум не в силах понять, что величайшее достоинство заключается в том, чтобы узнать, принять, похвалить; что скромность — это лучшее средство увеличить его владения. Восхищение представляется знаком слабости или подчинения, и желание принизить, обидеть или опровергнуть порождает лишь словесный фейерверк, которому, увы, и я отдал дань".
Конечно, это слишком суровое суждение. Но сами по себе письма полны проницательных наблюдений и замечаний, содержат чудесные описания английской природы. Они обладают серьезными литературными достоинствами и имеют историческое значение, как ранний образец бенгальской прозы в разговорном стиле. Если автору в преклонном возрасте они казались дерзкими, то лишь потому, что он уже вышел из той поры, когда юношеская дерзость кажется такой восхитительной и обезоруживающей. Во всяком случае, литературные их достоинства он признавал, понимая, что пусть и по легкомыслию, но проложил новый путь в родной литературе.
Это было первое заграничное путешествие Рабиндры. Он плохо переносил морскую качку и первые шесть дней провалялся на койке в темной каюте. Позже он сожалел, что не мог разделить "восторг великих поэтов мира, от Вальмики до Байрона, который они ощущали при виде моря".
Братья высадились в Суэце, где тридцать шесть лет назад сошел с корабля на землю их дед. "Пожалуй, я не вправе, — признавался Рабиндра в письме, — что-нибудь рассказывать о Суэце — ведь я не удалялся от порта больше чем на полмили. Мне хотелось осмотреть все вокруг, но попутчики, которые бывали здесь ранее, предупреждали, что такая прогулка не принесет ничего, кроме утомления. Но даже это бы меня не остановило, если бы я не узнал, что единственный способ передвижения по городу — верхом на осле. А у ослов в Суэце сильная воля и крепкий дух. В большинстве случаев они и внимания не обращают на прут или узду. В споре характеров между ослом и его седоком победителем обычно оказывается осел".
В Суэце они сели на поезд.[25] "Всю ночь он полз как улитка. Утром я обнаружил, что мы с ног до головы занесены тончайшей пылью. Когда мы достигли Александрии, мы выглядели как индийские садху, осыпанные пеплом". Гавань и город Александрия произвели на него большое впечатление, и он со стыдом отметил, что на рейде стоят корабли всех стран света, кроме его родины.
Из Александрии братья отплыли на пароходе "Монголия" в Бриндизи. Там в первый раз он ступил на землю Европы.
В Бриндизи путешественники поездом отправились в Париж. "Какой пышный город!" Рабиндра был просто поражен. Все казалось ему настолько великолепным, что он чувствовал себя растерянным, "как будто надел чересчур свободное платье". Наконец они достигли Лондона. "Такого унылого города, — писал он, — я никогда еще не видывал. Закопченный, туманный, мокрый, все спешат и толкаются". (Позднее Лондон начал ему нравиться.) В тот раз он только мельком увидел его в ненастную погоду, по пути в Брайтон, где их ждала жена Шотендроната.
В Брайтоне он был счастлив, он почувствовал себя как дома. Его невестка было добра к нему, и двое детей, Сурен и Индира, шести и пяти лет, сразу привязались к молодому и красивому дяде.
В Брайтоне его ждала школа. "Первое, что мне сказал учитель, оглядев меня, было: "Какая у тебя прекрасная голова!" Вопреки тому, что обычно рассказывают о школах в Англии, над новичком никто не издевался, дети относились к нему хорошо. Но ему не пришлось долго учиться в Брайтоне. В Англию приехал друг его старшего брата и убедил Шотендроната, что для настоящего обучения Рабиндре необходимо вести самостоятельную жизнь. Рабиндру отправили в Лондон, где он поселился в наемной квартире окнами на Ридженс-парк. Была зима, на деревьях в парке — ни листочка. Юноша страдал не столько от холода, сколько от унылого пейзажа, промораживавшего его до костей. Казалось, что природа постоянно хранит хмурое выражение, небо мутно, а дневной свет тусклый, "как глаза мертвеца". Рабиндра обладал наблюдательным взглядом и все увиденное описывал в письмах домой. Вот несколько отрывков:
"Пивные здесь на каждом углу, но книжные магазины редки". "Девушки здесь играют на пианино и
